Но Тарсия словно бы не слышала его слов. «А куда мне девать все то, что случилось со мною за все эти годы?!» – словно бы спрашивали ее глаза.

– Как мальчики? – опомнившись, произнес Элиар.

– Карион сейчас в Риме, хотя вообще-то он учится в Афинах. Элий решил стать цирковым возницей, уже участвовал в бегах. Да ты их, наверное, не узнаешь. Оба совсем взрослые, почти мужчины.

Элиар перевел дыхание.

– Я не спрашиваю, как ты жила. Вижу, что-то не так.

– Да, – сказала Тарсия.

– У тебя есть мужчина?

Она молчала.

– Вы вступили в брак?

– Нет.

– Значит, я мог бы…

Она повела плечом:

– Не знаю.

– Ты позволишь мне повидать сыновей?

– Конечно.

– Я пойду с тобой сейчас?

Тарсия кивнула. Они пошли рядом. Больше Элиар ни о чем не спрашивал. Женщина не хотела, да, пожалуй, и не могла объяснить, что чувствует. В какой-то миг ее прежняя жизнь рассыпалась, что-то в ней умерло. Элиар явился на поле боя слишком поздно: все было уничтожено, разрушено, добыча растащена. Ему было нечего завоевывать и нечего находить.

Тарсия переступила порог своей квартирки, зная почти наверняка, что там никого нет. Был день, и Элий пропадал в цирке, Карион тоже отсутствовал, а Мелисс вообще никогда не возвращался до темноты.

Тарсия много думала о том, что хотел сказать Карион в день первой победы Элия, но так и не сказал. В самом деле, теперь она не нуждалась в деньгах Мелисса, но продолжала спокойно терпеть его присутствие. Сказать ему: «Уходи, ты мне больше не нужен?» Она не могла представить, что он ответит, как никогда не знала, о чем он думает, чем живет. Быть может, он ушел бы или… остался. Она сама не понимала, почему оттягивает этот момент.

Элиар вошел следом за нею и остановился, оглядываясь по сторонам. Тарсия поставила на пол пустую корзину.

– Садись, – сказала она. – И рассказывай.

– О чем?

– О своей жизни. О… войне.

– Что рассказывать? Получил повышение, серьезно ранен не был. Дома нет, всегда куда-то движемся, так что хотя жизнь и не меняется, но вроде бы не стоит на месте.

– В Александрии… красиво? Элиар, казалось, удивился ее вопросу.

– Не знаю. Чужой город. Очень жарко. Было много тяжелой работы.

Тарсия поразилась его спокойствию, но, заметив, каким холодом веет от его взгляда, поняла, что он просто тщательно скрывает свои истинные чувства. Сколько женщин побывало в его объятиях за эти годы? Почему он все-таки пришел именно к ней? Из-за детей – уже повзрослевших, выросших без него, фактически чужих? Из-за воспоминаний юности? Она не верила. Все воспоминания давно растоптаны копытами коня, развеяны ветрами, безвозвратно потеряны на просторах огромной земли. Привычка? В жизни, где нет ничего постоянного?

Почему-то Тарсия вспомнила, что сказала Ливия, когда вернулась из Афин: «Зачастую бывает трудно удержать даже то, что присутствует рядом с тобой, не говоря уже о том, что находится на расстоянии». Похоже, она решила больше не ездить в Грецию, не видеться с Гаем Эмилием. Означало ли это окончательный выбор? Отпустила ли она его навсегда?

Тарсия поняла, что не отпускала Элиара. Он был в ее душе все эти годы. Может, потому и вернулся?

Через некоторое время Элиар поднялся с места:

– Мне пора. Есть кое-какие дела. Вернусь вечером. Тарсия не решилась возразить. Будь что будет! Остаток дня она ничего не делала. Сидела как на иголках. Ждала.

Элиар пришел первым. Ни Мелисс, ни мальчики еще не вернулись. Он снова сел и молчал, не двигаясь и глядя в одну точку.

Они и прежде, случалось, мало говорили, но тогда между ними царило некое молчаливое понимание. Сейчас его не было. Будто защелкнулись какие-то невидимые засовы. И самое главное, Тарсии не хотелось ничего восстанавливать, не хотелось ничего объяснять.

Она занялась домашними делами. Так было проще скрыть неловкость, порожденную тягостным молчанием, взаимным чувством вины. Иногда Тарсия исподволь поглядывала на Элиара – он сидел неподвижный, как каменное изваяние, не меняя позы. За все это время не вымолвил и единого слова, ни разу не повернулся к ней.

Скрипнула дверь, и Элиар посмотрел на вошедшего. Тень удивления скользнула по вечно надетой на лицо Мелисса маске бесстрастности и – исчезла.

– Кто ты? – небрежно обронил он, проходя мимо. Взял кувшин с водой, плеснул из него в кружку и отпил.

Тарсия заметила, как его быстрый взгляд скользнул змеей поверх глиняного ободка. А потом увидела, как Элиар сжал кулаки и по его рукам волной пробежала дрожь.

– Здесь живут мои сыновья. Услышав это, Мелисс усмехнулся:

– Нет, не твои. Мне это хорошо известно, так что я не знаю, зачем ты здесь.

Элиар встал. В комнатке было тесно, не развернуться. Если начнется драка… Пока что мужчины вели себя спокойно, лишь временами между ними словно бы сверкала некая невидимая молния, прорезая тьму угрожающей сдержанности.

– Если она велит мне уйти, я уйду – Элиар кивнул в сторону Тарсии, потом вновь повернулся к Мелиссу. – Или уйдешь ты.

Женщина стояла у стены и смотрела смиренным, молящим и в то же время твердым взглядом. Она должна была расколоть это напряжение, предотвратить неминуемую схватку двух одинаково сильных воль.

– Уходите оба, – неожиданно сказала она. – Я не хочу видеть никого из вас. Вы мне не нужны.

Позднее Тарсия много думала о том, почему произнесла именно эти слова. В какой-то миг ее словно бы пронзил внутренний свет, озаривший всю прожитую жизнь, и она увидела себя, рабыню и вещь, там, на пиратском островке, и подумала об Элиаре, который, вольно или невольно, бросил ее одну, не оставив ей никакого выбора и тем самым вогнал в пучину новых унижений и бед. Он хотел, чтобы она получила свободу, он не думал о том, что женская и мужская свобода бывает разной, подобно тому, как различны ум и воля мужчины и женщины, и во многом – их дух и плоть. Свобода, эта напряженно ожидающая хищница, погубила и красоту Тарсии, и ее мягкость, и очарование, и доброту.

Мужчины замерли, ни один их них не ожидал такого поворота дел, а потом было это движение, которого Тарсия даже не заметила. Зато Элиар среагировал мгновенно: возможно, он ждал этого или… Мелисс сам захотел, чтобы все случилось именно так. Элиар перехватил его руку с кинжалом и сжал. Он и Мелисс сблизились лицами, точно хотели получше рассмотреть друг друга. Острие кинжала глядело вверх, в потолок, в небо. Это был странный поединок, оба не двигались с места, бестрепетно глядя на сверкающее между ними лезвие.

Рука бывшего гладиатора оказалась сильнее. Оружие скользнуло куда-то вниз, и Тарсия увидела, как дрогнула напряженная спина Мелисса, он согнулся, а потом подался к дверям, словно от толчка, и распахнул ее, придерживаясь за косяк…